Сказка о рояле, который хотел стать клавесином
В одном
большом сером городе, в большом сером доме
жила-была самая, что ни на есть обычная
семья: Папа, Мама и Сынок. Все у них было
хорошо: Папа и Мама думали, что у них самый
лучший Сынок и самая лучшая квартира в
самом лучшем доме, в самом лучшем городе.
Когда Сынку исполнилось семь
лет, Папа записал его в спортивный кружок.
Поэтому они пошли в самый лучший спортивный
магазин и выбрали там самый лучший мячик. А
Мама записала Сынка в музыкальную школу, и
поэтому в один прекрасный осенний день они
пошли в музыкальный магазин. Там стояло
очень много роялей и пианино. Но этой семье
был нужен самый лучший рояль. Они очень
долго искали, и, наконец, нашли. Он был
золотистый, как мед, новенький, нигде не
поцарапанный, и на изящно изогнутой крышке
красовалась маленькая лира. «О!»
- сказала Мама и открыла крышку: а вдруг
внутри что-нибудь не так. Сынок чуть тронул
сахарно-белую клавишу, и раздался звук
такой чистоты, сладости и округлости, что
Сынку показалось, что он лизнул свой
любимый пломбир. «Берем!» - решил Папа и
протянул деньги довольному продавцу.
Рояль
привезли домой и поставили в углу большой
комнаты. Но Сынок редко играл на нем - ему
куда больше нравилось заниматься в
спортивном кружке. А Рояль скучал ужасно.
Как-то днем, когда Мама и Папа были на работе,
а Сынок в школе. Рояль начал разговаривать
сам с собой. Вдруг он услышал приглушенные
проклятия откуда-то сверху. Он замолчал и
прислушался.
- Эй, сударь, уж не знаю, как
Вас там?
Рояль
удивился:
- Вы ко мне?
- Да,
да, к Вам! Вы знаете, что мешаете мне
сочинять музыку?
Рояль
встал на цыпочки, поглядел вверх и увидел
над собой портрет Иоганна Себастьяна Баха.
Бах смотрел очень строго и почти что
сердито.
В
руках у него был нотный свиток.
- Извините
великодушно, - пропел Рояль, - я не знал, что Вы
заняты.
- Я
занят!.. Черт возьми, угораздило какого-то
пачкуна нарисовать меня с этим свитком в
руках, и теперь я вынужден изо дня в день, из
столетия в столетие сочинять одну и ту же
ораторию! Согласитесь, веселое занятие!
- Мне
тоже очень скучно, господин капельмейстер, -
прожурчал Рояль, - но теперь мы обнаружили,
что нас двое... Может быть, пока никого нет
дома, Вы на мне поиграете?
- Я?!
На этом... на этом безобразии?!. с этим
бутылочным звуком? Нет, уж, увольте! Вот если
бы Вы были Клавесином...
- А
кто такой Клавесин?
- Мой
друг, которого больше нет, - угрюмо буркнул
Бах, но в этот момент открылась дверь и в
квартиру вошел Сынок. Бах и Рояль сделали
вид, что они незнакомы.
Ночью,
когда все уснули, Рояль, мучимый
любопытством, тихо-тихо подкатился к
книжной полке и прошептал на ухо Толковому
словарю:
- Будьте
добры, позовите, пожалуйста, Энциклопедию!
- Какую
тебе еще Энциклопедию по ночам... - заворчал
Словарь.
- Ах,
тише! Наверное, музыкальную.
- Подожди.
Вскоре
новенькая щеголеватая Музыкальная
Энциклопедия лежала на крышке Рояля.
- Госпожа
Энциклопедия, не могу ли я узнать хоть что-нибудь
о Клавесине?
Энциклопедия
очень обрадовалась, что в кои-то веки кому-то
понадобилась, и, бойко шелестя страницами,
нашла нужную статью, и к утру Рояль знал
почти все о своем прекрасном предке. Когда
часы пробили семь, Толковый словарь помог
Энциклопедии взобраться на верхнюю полку, а
Рояль так же тихо укатил в свой угол.
С
этого дня у Рояля появилась заветная мечта:
стать таким, как Клавесин. «О, какой я
неуклюжий! - думал он. - Как резко я звучу!
Какой я грубиян - я отвечаю ругательством на
каждое неловкое прикосновение! Какой я
скучный, у меня всего-навсего две педали и -
о, ужас! - ни одного дополнительного
регистра! И что у меня за педали - стоит
только озорному мальчишке нажать на правую,
как мои звуки начинают плавать и метаться,
словно рыбы в мутной воде! О, как я несчастен!»
Ни о
чем подобном он Баху не говорил - ведь тот
был занят, - но по ночам в Рояле шла огромная
внутренняя работа. Он пытался изменить в
себе все, и, оставив золотистую оболочку,
наполнить ее серебристым звучанием.
Наконец, когда опять-таки никого не было
дома. Рояль робко, но определенно сказал:
- Соль.
Это «соль»
прозвучало так нежно, шелестяще, что
Бах вскинул брови:
- Что,
что?
- Соль, -
повторил Рояль и засмеялся
- О,
Клавесин! - прошептал Бах, и две тяжелые
слезы скатились со старческих щек и упали
на клавиши.
- Ля-си,
- сказали не то клавиши, не то слезы. -
Сойдите ко мне, господин капельмейстер, -
прозвенел Рояль, - теперь я почти Клавесин!
- О
друг мой! - растрогался Бах. - Если бы я мог!
Но какой-то жалкий
пачкун не догадался нарисовать мне ноги.
Так что сыграй мне что-нибудь сам - что
захочешь.
И
началась музыка. За окном стремительно
пролетали стрижи, на соседнем балконе
надрывалась пленная канарейка. Раньше
Роялю было очень трудно подобрать это
призывно-грустное щебетание, а теперь,
когда он стал Клавесином, это оказалось
проще простого.
- О
Рамо! - шептал Бах и вытирал слезы краешком
камзола.
Подул
ветер, и на подоконнике зашелестели
китайские розы и голубая герань. Рояль
быстро подобрал их шелест, и получилось
очень похоже.
- О
Куперен! - воскликнул Бах, и на его суровом
лице засветилась детская улыбка.
Рояль
взглянул на репродукцию картины Ватто,
висевшую над диваном, и попытался музыкой
передать грациозные движения дам и нежные
речи кавалеров.
- О
мои французские сюиты! - простонал
потрясенный Бах и чуть не выронил свиток со
своей нескончаемой ораторией.
Так
Рояль стал Клавесином. Однажды Папа и Мама
закрыли все двери и усадили, наконец, Сынка
заниматься музыкой. Он поднял пыльную
крышку, коснулся клавиш и закричал:
- Не
буду я на нем играть! Он вконец расстроился!
Тогда
Папа и Мама вызвали настройщика. Тот бился,
бился - ничего не мог сделать - ведь Рояль
хотел быть Клавесином.
- Купите
другой инструмент, - посоветовал он, а этот
сдайте в музей.
- А
много ли за него дадут?
- Не
думаю. Но у всякой вещи должно быть свое
место.
- Ну,
тогда мы вызовем другого настройщика, -
решили Папа и Мама. И вызвали. Они вызывали
настройщиков каждый день, они вызвали всех
настройщиков в городе и стране; они
посылали за настройщиками в разные страны
мира. Но никто не мог заставить Рояль
звучать так, как звучат рояли. Рояль хотел
быть Клавесином. Наконец, один старенький
самоучка-настройщик, осмотрев Рояль,
разгадал его тайну и посоветовал Папе и
Маме:
- Попробуйте-ка
вы убрать отсюда портрет Баха и повесить...
ну, хоть Скрябина... или Рахманинова. Может
быть, тогда он станет нормальным роялем..
Родители
поблагодарили настройщика и для надежности
решили повесить над Роялем портреты и
Скрябина, и Рахманинова. Но в первую же ночь
Скрябин о чем-то поспорил с Рахманиновым, и
они все время выясняли свои отношения и
думать не думали о Рояле, который хотел быть
Клавесином.
Так
проходили дни и ночи. Сынок не занимался
музыкой, и родителям это надоело. Они
написали объявление: «Продается очень
красивый, но немного расстроенный рояль» и
повесили его на главную доску объявлений в
городе. К ним зачастили посетители.
Увидев золотисто-медовую
крышку с серебряной лирой, они восхищенно
останавливались, но, попробовав звук,
говорили: «Да ну его, это клавесин какой-то»
- и сразу уходили.
Однажды
пришла грустная Девочка. Она была одета не
по моде, а волосы у нее были такие светлые,
что походили на пудреный парик. Она подошла
к Роялю и спросила:
- Это
ты?
- Это
я, - ответил он и понял, что дождался. Девочка
повернулась к Папе и Маме и сказала:
- Отдайте
его мне. Мы любим друг друга.
- Как
это - отдайте? А деньги?
- Денег
у меня нет, - растерялась Девочка. - У меня,
правда, есть розовая птичка, но ее я отдать
не могу, потому что мы с ней тоже любим друг
друга.
- Любите,
кого хотите, - рассердился Папа, - но пора бы
знать, что рояли на улице не валяются, а
напротив, продаются за деньги, и немалые.
- Извините
великодушно, - сказала Девочка и ушла.
После
этого Рояль погрузили в большую машину и
отвезли в тот самый магазин, где его когда-то
купили. Его поставили в самом пыльном углу,
и покупатели даже не хотели подходить к
нему - ведь серый слой пыли покрыл его
золотисто-медовую крышку. Только иногда (а
это случалось нечасто, чтобы продавец
ничего не заметил) к Роялю приходила
сначала грустная Девочка, потом грустная
Девушка, потом, наконец, старая грустная
Женщина и нежно касалась его клавиш, а он,
став с годами нервным и капризным, только
подергивался и вздыхал:
- О Рамо! О
Куперен! О мои французские сюиты!
О прошлое -
зачем ты в нас живешь?
Кто выдумал хранить тебя, как вина
В подвалах памяти, в созвучьях и картинах,
Где так светла пленительная ложь?
Ты не было
ни просто, ни невинно.
Но робко прозвенел весенний дождь -
И расцвели рулады клавесина,
И ожили пейзажи Перуджино,
Каких и на картинах не найдешь.
О прошлое.
Тоски моей старинной
Последнее прибежище. О дрожь
Дождя и пламени, жучка и паутины.
Придет мой час - и ты меня возьмешь.
Текст: Л.Кириллина, ©1990
© 2003 Владимир Грудин